Отрывки из интервью с участниками Великой Отечественной войны, опрошенными во время работы над сценарием "Белого Тигра"

"…Немцы в бою вводили разные танки. Вначале боя бывало, что и самое свое старье пускали, на которых еще войну начинали. А потом, когда мы уже прорвемся подальше и завязнем, то вводили тяжелые и новые.

Вот раз был бой, в котором «Тигры» вначале не участвовали. Мы вообще не знали – есть ли они или нет. А нам по гусенице тогда попали, ну и она слетела. А когда по гусенице попадает, то если идешь на скорости – крутит так что ой-ей-ей. И вот нас развернуло боком и – все: танк сполз в какой-то овражек. Ну мы все выскочили, стали гусеницу ставить. А танк встал так, что над краем овражка торчит только башня. А бой от нас немного отошел, и вдруг слышим – идут. А «Тигра» всегда узнаешь по звуку: тяжелый же танк.

Ну что – идут три «Тигра». Ну чего делать – я всем своим: «живо внутрь». А «тигры» - вот они, как на ладони и все боком к нам. Не знаю, видели меня или нет, все равно, понимаю, что достать-то они меня не могут: я в мертвой зоне – не простреливаюсь. В смысле, они рядом идут, а я внизу – они пушки так опустить не смогут. И я – сначала по заднему! Он заполыхал. Затем развернул башню и – по первому. Тот тоже загорелся, ну а потом добил и средний танк..."

"Первый раз меня подбили в сорок третьем. Дело было летом, да так обычный бой – нас бросили против пехоты в прорыв. То, что у немцев танки есть, по-моему, даже и не догадывались. Орудия были, это да… Вдруг слева выскакивает «Тигр». Я кричу ребятам: "Развернули пушку - и бронебойным по нему прямо в борт!" Засадили хорошо: он сразу как свечка всполыхнул. Мы орем от радости: видимо, расслабились, а этот гад, хоть и горит, но успевает по нам шарахнуть. Я даже не понял, что произошло – как провалился куда-то.

Я с бугра спустился около одной деревушки. Смотрю: стоят три или четыре подбитых «тридцатьчетверки». Я чувствую, что-то здесь не так, и рядом с ними остановился. А там рядом, ну метров пятьсот, наверное, копны сена стояли, и вот из одной из них начинает немец вылезать. «Пантера». Ну я ему и врезал бронебойным… Сразу загорелся".

"А мне раз пришлось столкнуться с «Тигром». Один на один. Он в засаде прятался. Там было село, а на его окраине и укрылся этот «Тигр». Он хоть и мощный, но бил все равно из засад. И получилось так, что я его и не видел, а случайно выскочил прямо на него".

"Я шел туда-сюда зигзагом. И вдруг вылетаю прямо на него. Он, видимо, нас не ждал. Ну, не двинулся вообще. А мы продолжаем на него идти. Затем я даю приказ, чтобы, мол, на короткую остановку. И тут он стал разворачиваться. Тоже, наверное, хотел маневр сделать, но он ведь громоздкий и пока разворачивался, то подставил нам борт. Я шарахнул, вижу – попал: загорелся "Тигр". Дальше стрелять не стали. А мы ему, оказывается, лишь трансмиссию попали. Ну, там где находится коробка скоростей. И пока мы на седьмом небе от счастья были, немцы развернули пушку и долбанули по нам. У них же все на электричестве, это у нас вручную, так что башня-то у них мгновенно поворачивается. И вот он нам – в правую сторону, прямо под башню. Ну и все, из всего экипажа я один жив остался".

"Самое страшное, когда «Тигр» тебя начинает тебя «крестить». А он ведь водит стволом сначала горизонтально, а потом вертикально. И вот если ты видишь, что где-то там метров за 800-1000 стоит «Тигр» и начинает водить стволом, то пока он водит стволом горизонтально, то ты еще можешь сидеть в танке, а как только начал водить вертикально – лучше выпрыгивать: сгоришь!".

"Основными членами экипажа являются командир, механик-водитель и наводчик. Но мы говорим, экипаж – это дружная семья. Не важно, кому какая должность досталась, факт один – семья есть семья. Если она хорошо сколочена, если в этой семье на высоком уровне, есть принцип взаимопонимания и взаимозаменяемости, то этот экипаж непобедим. И он всегда выполнит задачу".

"Дистанция между офицером, командиром танка и сержантами экипажа строго не соблюдалась. Жили в экипажах как одна семья, автономия, хотя командиров уважали. Но если честно говорить, у нас почти не было экипажей, воевавших в одном составе больше 2-3- месяцев. Все погибали, или были ранены".

"Обслуживали танк все. Так было принято. Танк ведь, по сути, становился твоим домом. А дома как не убраться, в порядок не привести? А хороший командир, он еще все проверит: ведь в бою маленький недочет – это смерть. Заклинит что-то - и все. Вот был случай с одним экипажем – они пушку чистили, снимали клин затвора и протирали после заводской смазки. А когда ставили клин затвора, то его упор – это такой длинный стержень со срезанной стороной на пружине – их наводчик поставил неправильно. Ну и клин затвора не дошел до нужного миллиметров пять, наверное. Ну и все, стреляют-стреляют, а все осечка. А бой же. Слава Богу, обошлось – не подбили. Ну вот, наводчику тому потом ребята "начистили морду" ой как хорошо. Ну и списали красавца в пехоту".

"Хоронили своих погибших так: соберём все пряжки, все эти штуки, что осталось от них, что в танке обгоревшем удалось найти. Выкопают могилку поставят колышек, напишут и – поехали дальше".

"Раз помню, как мы доставали «на ремнях» из танка моего друга Петьку. Мы же с ним с учебке вместе были. Год бок обок воевали. А что уже доставали? Обгорелый труп из машины. Просунули аккуратно ремни, потом подтянули. Там в танк с трудом залезть можно было. Весь экипаж, четверо, то есть, все погибли. Запах горелого мяса, проводки… Ну кошмар, внутрь залезь было практически невозможно. Так от Петьки только ботинки целыми остались. Мы его вытащили отдали похоронной команде, чтобы они его похоронили с почестями".

"Вообще, в танке был не курорт. В нем зимой холодно, летом жара такая, что дышать нечем. Да еще от двигателя через трансмиссию жар вовсю шел. Задыхались. А когда воздуха не хватало, то почему-то в сон тянуло. Едешь и постоянно головой бьёшься по башне. Хорошо, что на голове танкошлем, он смягчал удары-то. Машина же иной раз так летит… так только за скобы держишься, а голову во все стороны мотает. Иной раз так грохнет, что в глазах темно становилось".

"Гильзу после выстрела приходилось через некоторое время выбрасывать. А от нее вонь, гарь, да еще и жар какой-никакой. Так вот, там у нас был такой гильзоулавливатель. Он из брезента, а пристегивается на ремешках к ограждению пушки, которое к казеннику крепится. Потому что так взять гильзу нельзя, она же раскаленная, а когда она упала туда, она охлаждается. Потом заряжающий надевает рукавицы и выбрасывает в свой люк.
Зимой ты в грязи, замасленный, все тело в фурункулах – простываешь же. Чего делали сперва? Окоп выкопал, танком на него наехал. А потом брезентом застелил его и печурку к днищу подвесил, да, обязательно нужно было вывести трубу наружу. Вот и весь ночлег. Пока натопишь – жаришься, поскольку ты в полушубке, в телогрейке и ватных брюках. Ну и вот – один у печки дежурит, остальные все спят. Нет, ну он через некоторое время тоже засыпает – долго же не выдерживали. Ну вот, все засыпают – и тепло из-под брезента начинает выдувать. Выдует, и тут все медленно начинают замерзать. Ну, первый, кто просыпается, начинает орать на того, кто дежурит. И все заново – опять натопили, опять тепло. Ну конечно, хорошо, когда дежурный не засыпал, подтапливал, то ничего, спать можно".

"Обычно в ночь перед наступлением мы занимали свои позиции, с которых предстояло идти в атаку. А это было примерно за километр, а может быть, больше от передовой. А иногда нас ставили уже во время артиллерийской подготовки. А было так, что вообще позиции не выбирали – один раз там болота были, а в другой раз – холмы. Ни хрена там не встанешь. Ну тогда нам просто говорили, где надо разворачиваться, и мы вступали в бой прямо с хода".

"Скорость в атаке была разная. Но это всегда от самой атаки зависело – если шли на сближение, то километров 30-40 от укрытия к укрытию. А когда шли по боевым порядкам немцев, то там скорость, естественно, снижалась. Ну а как? Нам же приходилось стрелять, давить там орудия, огневые точки, да и вообще пехоту немецкую.

Конечно, атака не всегда удавалась. Что тогда делать? Сразу занимали круговую оборону, окапывались. Пехота или наши десантники помогали выкопать окопы для танка. И если немцы атаковали – то танк бил из укрытия. Ну, то есть, его тогда как простую пушку попросту использовали".

"На Т-34 мы стреляли и с ходу, и с коротких остановок. Но больше старались с коротких остановок. С ходу ведь стрелять неудобно. У нас же машина шла, как качель – из стороны в сторону. Ведь когда в атаке, то приходилось зигзагами идти. Специально учились. А что, приходилось постоянно лавировать: он же, гад, все время держит тебя на мушке. А у Т-34 самое лучшее – вот именно его маневренность. За счёт нее и выигрывали. У немцев же тяжеловатые были танки, неповоротливые. Нет, если попадут, то все – амба. Да и не только танки. В любом бою пушки – самая большая беда. Ну а то – штурмовые и противотанковые вообще могли за два с половиной километра прошить нас насквозь. Да, броню "тридцатьчетверки" прошивали – и не в бок, а прямо в лоб – насквозь".

"Каких-то особых хитростей и уловок, помогавших в бою, не было. В бою что делаешь? Ищешь цель. А ни черта не видно. В бою, в основном, смотрит командир машины и заряжающий. У них там лишь смотровые щели на башнях. Механик-водитель смотрел только на дорогу. А стрелок-радист, этот вообще обычно ничего не видел.
Но у немецких танков на пушках был дульный тормоз. Вот по нему и ориентировались: видишь дульный тормоз – бей по нему. Правда, позже у наших ИСов появился такой же, но это было ближе к концу войны".

"Если легкие или средние танки – то били куда попадешь. В лоб – даже не задумываясь. А «Тигра» в бок только приходилось бить. Вот «Королевский Тигр» вроде на первый взгляд вообще был непробиваемым, но бороться с ним, оказалось, очень просто: первое время мы по дурости стреляли в лоб. А его, естественно, было не пробить. Тогда мы насобачились обходить его и бить в борта, наш снаряд оба его борта навылет пробивал. Так что были очень неповоротливые машины эти королевские «Тигры», в итоге немцы от них сами отказались. А наша «тридцатьчетверка», круткая, верткая…"

"Вот «Пантера» в бою была опаснее, она ведь чуть ли ни копия Т-34. Немцы содрали с нашего танка все, что могли. Но «Пантеру» и «Фердинанда» зато уже можно было бить в лоб. Ну правда еще в скаты. Самые уязвимые места у них, кроме бортов, скаты были".

"Но зато у немцев была отличная оптика – особенно приборы ночного видения. Поэтому в сумерках и ночью нам приходилось трудновато, но, к счастью, вскоре и у нас также появились приборы ночного видения, это нам помогало с ними бороться на равных".

"В бою, в крупном бою, ничего не видно. Ведь вокруг дым, гарь, пыль… стреляешь куда-то наугад. И невозможно сказать точно, сколько и чего ты подбил. Да, если подбил! Кто там успевал считать? Смотришь кругом, как бы тебя самого не подбили, постоянно крутишься туда-сюда. Так что тут дело такое, что точно ничего сказать нельзя. Бой же продолжается, и даже если пальнул по кому-нибудь, то не останавливаешься – несешься дальше. Сразу переключаешься, и точно не можешь знать, а подтверждениями заниматься некогда. Не, ну конечно, бывало и такое, что почти наверняка уверен, что подбил".

"Бой постоянно меняется – все вроде бы прекращается. Из боя выходишь, часто не зная, где свои, а где немцы, «горячка» страшная. В дыму ничего не видно".

"Танковый бой, он такой – в любой момент все повернуться может наоборот. Поэтому контратаки всегда надо опасаться. А что против нее? Засада. Ну вот и мы – удачно подобрали место для нее. Мы за стогом сена, ну так, метрах в четырехстах от других. И действительно, немцы наших отбросили и сами пошли вперед. Ну мы подпустили их танки на минимальную дистанцию и открыли огонь. С двух выстрелов подожгли головной танк, а остальные тут же повернули назад. Мы сразу же поменяли позицию – нет, ну по-любому тебя заметили. Естественно, они своим передали по рации, чтобы отутюжили место, где нас видели. Короче говоря, через какое-то время появились три немецких танка. Опять подпустили их метров на пятьсот, и всех их сразу. Я подбил одного, а двух других - кто-то из наших. Ну чего, снова сменили позицию. А немцы в третий раз рванули… А что, на моей памяти раз одиннадцать бывало наступали… В общем, когда немцы попытались в третий раз атаковать, я подбил еще один танк. Да они вскоре отступили и вообще… В этом их последнем прорыве едва ли не половину их танков подбили".